Вошла Карина с кофейными чашками на подносе, внимательно вслушалась в телесюжет и вдруг сделала плечом еле заметное нетерпеливое движение протеста Нине, все еще державшей пульт в руках. Та, будучи раздраженной, не среагировала. Но когда почувствовала грубоватый щипок в бедро то, еще не поняв в чем дело, сначала понизила голос, а потом бодро попросила:
Девчонки, я временно переключу на пятую программу, там должен быть сюжет о нашем университете, если я ничего не путаю.

И только после манипуляций с программами телевизора тихо спросила Карину:
- В чем дело?

Та, внимательно оглядывая присутствующих, шепотом ответила:
- Подожди.

Убедившись, что Зои нет среди подруг, объяснила:
- Сын у Зои погиб под снежной лавиной. Она одна его растила, гордилась им. Чтобы не свихнуться от горя, взяла на воспитание больного детдомовского ребеночка. Выходила, вырастила, женила. А память все равно рвет ей сердце, - объяснила хозяйка дома.

Наступило тяжелое молчание.
- Мы не знали. Она все: «Сынок мой Андрюшенька, счастье мое». Рассказывала что с юмором он у нее. Например, зная ее пристрастие как-то пошутил: «Мама, дикторы канала «Культура» с тобой еще не здороваются?»…. Так вот почему она ушла молча, стараясь остаться незамеченной, - после длительной мучительной паузы произнесла Надя, считавшая себя главной виновницей происшедшего и потому особенно больно переживавшая случившееся.
- Ладно, успокойтесь, ничего тут не поделаешь, случайное совпадение. Не ходите в ванную комнату, дайте ей возможность оправиться от нечаянно нанесенной вами боли. Да, девочки, имейте в виду: у Люды дочка умерла при рождении. Халатность медперсонала. А у Тамары сын погиб в аварии по вине нетрезвого водителя. Не касайтесь этих тем, - предостерегла всех Карина.

Тяжелые беды сокурсниц придавили присутствующих в комнате женщин.

Надя задумалась, пытаясь сменить тему, найти новую отправную точку в их разговоре. Но неожиданно для всех заговорила Вера:
- Вот мы ругаем детей за отсутствие чувства ответственности, а сами ох как не скоро его приобретали! Каждый из нас может «похвалиться» глупостью подобного рода. Отдыхали мы семьей на юге, в городке с названием Лазаревское. Было нам с мужем тогда по тридцать лет, а детям три и шесть. Как-то пошли погулять в сосновый лес и заблудились. Когда вышли на открытую местность, обнаружили что находимся на плоской вершине скалистого холма. Сверху нам он показался невысоким, и мы захотели спуститься по нему вниз, чтобы сократить дорогу к месту своего временного проживания. Тропинку не нашли и начали движение по промоине, по сухому руслу ручья. Я шла первая, а муж опускал за ручки деток на заранее проверенную, утоптанную мной маленькую площадку. Таким способом мы преодолели метров двести. Вдруг передо мной открылось глубокое ущелье, на дне которого несся бурный поток, а на берегу стояли люди-пчелки, энергично махали нам руками и что-то кричали. Меня озадачила непредвиденная смена декораций, но не испугала. Рассудив, что подниматься в гору намного труднее, мы с мужем решили продолжить спуск. К тому же эмоциональное поведение людей, отдыхающих около горной реки, мы приняли за призывные приветствия. И вдруг новый сюрприз: тропинка неожиданно закончилась на крутом обрыве. Мы находились на куске скалы, широким острым выступом нависающей над пропастью. Но и эта ситуация не заставила нас насторожиться. Мы спокойно отступили от края бездны, обогнули опасный выступ и ушли немного вправо. Без тропинки-промоины идти стало сложнее. «Но нам ли бояться трудностей», - думала я, уверенно по-деловому ощупывая ногами каждый камень, оценивая его надежность и устойчивость, перед тем как перенести на него ребенка. Спуск оказался долгим и утомительным, но мы были молодыми, здоровыми, энергичными и, достигнув подножья горы, ничего кроме удовлетворения от удачно проведенного спуска не чувствовали. Радости прибавляло и то, что начавший накрапывать дождик уже не пугал. Крыша домика, в котором мы снимали комнатку, виднелась совсем рядом, и у нас появилась надежда успеть вернуться домой не вымокнув. Одно удивляло: люди встретили нас молчанием и испуганными глазами. Одна женщина крутила пальцем у виска, другая осуждающе качала головой. Мужчины изучали нас как марсиан. Я чувствовала себя неловко под обстрелом осуждающих и сочувствующих взглядов, говорящих о неадекватности нашего поведения, поэтому растерянно оглядывалась, ища способа поскорее скрыться от людей и попытаться осмыслить причину такого резкого осуждения. Тут я случайно повернулась лицом к скале, и сердце мое упало. «Неужели это мы с детьми только что совершили спуск по этой огромной почти вертикальной горе?!» - ужаснулась я.
- Ваше счастье, что успели до дождя. Здесь в горах в считанные минуты образуются мощные бурные потоки, Они с огромной скоростью несутся вниз, сметая все на своем пути. Вы страшно рисковали, отправляясь в путешествие. Наверное, впервые в горах. Понимаю. Эйфория. На юге и душа и мозги отдыхают, безрассудство нападает, - с интересом разглядывая нас, сообщил человек преклонного возраста.

В тот момент ужас в моем сердце преобладал над стыдом. Я живо представила себе, как мы с мужем беспомощно барахтаемся в пенящемся грязном потоке в поисках детей, цепляемся за выступы, пытаясь найти точку опоры. Нас несет на острые камни. Мы видим, как вывернутые потоком булыжники долбят наших малышей, но уже не можем их догнать, не можем помочь, защитить. Потом для нас наступает вечная тьма…. Мне тогда стало дурно. Вот что значит отсутствие информации. Не знаешь чего надо остерегаться и не боишься.
- А я когда в МГУ поступала, тоже не очень боялась. В школе на выпускных экзаменах больше волновалась. Стыдно было перед учителями и одноклассниками ошибиться. Как же, отличница и вдруг опозорилась бы, - подала голос Лена.
- Не сравнивай. Ты не боялась, потому что экзамены в Москве были на месяц раньше. Если бы провалилась, так в августе могла поступить в любой другой вуз. Страховка успокаивала. Ой, а что со мной было! – Эмма душевно вздохнула и продолжила. - В шестьдесят первом это произошло. Наш девятый «А» включился в городское соревнование по сбору металлолома. Родители одного ученика из нашего класса получили разрешение очистить территорию старого завода. Там оказалось много металлолома зарытого в землю. Было нелегко, но мы работали с азартом. Нам даже выделили грузовик и подъемник. Власти города отметили нас премией.

Было решено всем классом отправиться в Крым, потому что большинство детей не видели моря. Поехали «дикарями» на свой страх и риск в сопровождении двух учителей. До Ялты добрались на поезде. Ночевать попросились в школу. Наш город в те годы в сфере образования был передовым и на слуху у всех педагогов. Все хотели видеть, как выглядят «жертвы» нового метода воспитания. Мы произвели хорошее впечатление, и нам запросто выделили спортзал и матрасы. Когда добрались до моря, нам показалось, что неба стало очень много, потому что оно сливалось с морем и только ближе к берегу превращалось в воду. Это явление произвело на нас внушительное впечатление. Понюхали морского воздуха, накупались и отправились в Симферополь, а оттуда не согласуясь ни с кем – в Севастополь. Очень уж хотелось увидеть город-герой. Наш путь пролегал через горы. Мы их тоже видели впервые. «Узкие горные дороги как откровение! Как слезы на ресницах – серпантин! Вам не понять – вы не любили!» - шутил Женька - мой сосед по парте. Настроение было приподнятое, хотя с непривычки сердца замирали от страха. Автобус двигался в двух метрах от края обрывов и километровых пропастей. Ни справа, ни слева не было бордюров. Многих тошнило, приходилось останавливать автобус и «дышать» на обочине. Но самочувствие не испортило бодрого настроя и мы с улыбками и песнями прибыли в город.

Севастополь долго был закрытым военным городом. В тот год он впервые открылся и не был подготовлен для туристов. Конечно, все достопримечательности были связаны с войной. Мы прошли по местам боев, побывали на Мамаевом кургане. Все было неухожено, не причесано, натурально, как в дни сражений, земля перемешана с осколками. Трава не росла даже через пятнадцать лет после войны. Помню, тогда это меня сильно потрясло. И я почему-то подумала: «Сколько же не заживают раны людские?» Глубокое впечатление на всех ребят произвело поле битвы. Ад сражений представили, людей героически защищавших и погибших на этом малом участке нашей Родины. Потом долго не могли заснуть, все вспоминали, переживали.

Обратный путь осуществляли по морю, на корабле вдоль всего побережья Крыма: Алушта, Алупка, Мисхор. Целый месяц путешествовали! Тогда для туристов было мало удобств . К тому же нам приходилось экономить. Готовили в основном сами, иногда в столовую ходили. Все у нас происходило стихийно, поэтому случалось питаться «подножным кормом». Шелковицу, алычу ели. Они повсеместно произрастали.

Так вот, за маленькими городками, за цепочками домов по побережью высились горы. Они нависала над дорогой, манили, звали нас, будили воображение. Единогласно было принято решение залезть на самую высокую гору – Айпетри. Местный житель показал нам не накатанную дорогу к ее вершине. Пошли. А тропа вьется, иногда даже назад ведет. Это не понравилось нам, доморощенным туристам. Мы попытались сократить путь, и пошли к вершине, как нам казалось кратчайшим путем, напрямую по крутому склону и заблудились.
- Видно это главная ошибка всех кто впервые знакомиться с горами. Все всем кажется близким и простым, - со своим выводом из рассказа Эммы подоспела Надя.
- Идем, ползем из последних сил, цепляясь за деревья. Вымотались, но достигли скалистой части горы, где уже не рос лес. Сделали привал, сняли рюкзаки, кеды. И вот тут нам повезло. Провидение сжалилось над неопытными школьниками и дало подсказку. Один мальчишка случайно задел свой рюкзак и он, переваливаясь сбоку на бок, не останавливаясь на глазах изумленных ребят покатился с горы, быстро набрал скорость и исчез! Это событие ошарашило и отрезвило нас. Что делать? В рюкзаке провиант, ценные вещи. Подумали, что далеко не укатится, зацепится где-нибудь. Найдем, вернемся к месту привала, а там двинемся дальше к конечной цели вылазки – прекрасной вершине! Стали спускаться. Чувствуем, тяжело. А рюкзака-то все нет. Только на полпути обнаружили. Подниматься уже не было сил. Заночевали в лесу, так и не найдя туристической тропы.

Знаете, отсутствие знаний и опыта создавало ложное чувство уверенности, провоцировало на смелые порой отчаянно-авантюрные поступки. Нам не приходило в голову, что подниматься в гору легче, чем опускаться, что без проводника мы рискуем не только здоровьем, но и жизнью, что в горах могут быть осыпи, опасные ливни, камнепады и много еще чего непредвиденного. Если бы не рюкзак, неизвестно еще чем мог закончиться наш поход. Случай спас нас от возможных аварий и трагедий. Оказывается на эту гору напрямую не ходят. Нам было жаль, что «не зная броду, полезли в воду», что не добрались до смотровой площадки, но никто не скулил, шли с азартом. Ведь все было в диковинку!

Потом на море в шторм купались. Местные жители пугались, боялись, что нас может разбить о скалы. Учителя тоже не понимали опасности. Страху ни у кого не было. Так вот и отдыхали. Исключительно все были довольны поездкой. Ведь каждый день приносил что-нибудь новое, радостное. Она на всю жизнь запомнилась!..

А Зоя на самом деле еще в начале нестерпимо тяжелой для нее беседы подруг ушла в ванную комнату, присела на короб для использованного белья, прислонилась лбом к холодному кафелю стены и окунулась в прошлое. Потекли бесконечно-грустные воспоминания о сыне никогда ее не покидавшие.

Шестнадцать лет прошло со дня гибели сына, а боль не утихла. Каждый момент того страшного события по-прежнему застилает глаза белой пеленой. А слова, которые он говорил в тот жестокий день: «Мама, я уже взрослый. Ты увидишь, что я достоин тебя. Я докажу. Мамочка, ты для меня самый главный человек на свете, самый любимый. Жди, я скоро вернусь», - по-прежнему звучат в ее голове.

Пытливо прощупывала свои воспоминания, пытаясь воссановить события последних дней она впала в самосозеруательное полузабытье

…Сердце подсказывало, томилось, тосковало, предчувствие неминуемой беды сжимало сердце, она дрожала от страха, которого до сих пор ей никогда не приходилось испытывать, а она подавляла волнение.но пыталась распознать загадочные ощущения которые странным образам визникло у нее. Думала, что оно так щемит и беспокойно бьется потому, что сын первый раз уходил в горы без нее, в связке-двойке с девочкой-одноклассницей, дочерью врача экспедиции. Не сумела она разгадать предупреждения своего чувствительного материнского сердца, не смогла остановить сына. Но он, юный, и не понял бы ее трепетного страха, он все равно не послушал бы и ушел в горы. (И этими мыслями она как бы немного снимала с себя вину, которой казнилась).

Лавина смела и похоронила всех единым взмахом, одним потоком: узким, мощным, жестким, несколькими минутами перечеркнув жизнь и ее ребенка, и ее жизнь. Она не плакала, не рвала на себе волосы, лишь почернела и окаменела, стала похожа на ту скалу, под которой погибли дети. Мысли не двигались в ее голове, тело заледенело. Никаких ощущений: ни запахов, ни звуков.

…Дети, милые дети. Они искали экстремальные условия, верили, что все преодолеют. Где была верная рука, надежное плечо инструктора? Причем тут он. Не пошло у них по накатанной. Дети еще не знали, как жестока бывает природа, которой все равно: взрослый, ребенок, робот. Только родителям до боли в каждой клеточке тела понятна потеря, понятна бездна безысходности. Ей не вернуть единственного, ради которого жила, каждый день совершая героические подвиги: трудовые, бытовые, моральные, нервные, ощущая радость видеть, слышать сыночка, печалиться с ним и за него. Ради него – бессонные ночи, аскетизм – тоже ради него. Что теперь осталось ей? Какая цель в жизни, какой смысл?

…Те три дня, пока искали детей, ей казалось, что она медленно умирает. Она физически ощущала не только отупение холодеющего мозга, но и торможение процессов во всем организме. За три дня она ни разу не вышла из палатки, не шевельнула даже кончиками пальцев конечностями. Глаза не двигались, застыв блеклыми льдинками на обветренном бледно-сером лице. Плотно сжатые, мертвенно бледные губы каменной, жесткой, резкой складкой еле вырисовывались. А потом ей сообщили о сыне. … И мир пропал, исчез.

Врач спасательной команды, сам черный от пережитого несчастья, долго смотрел на мумию с руками, вытянутыми по швам, на остекленевшие глаза, трогал вену на шее, задумчиво хмурился, щупал, тер неживые пальцы вялых, бессильно лежащих ладоней. Потом вышел из палатки. Через некоторое время зашел снова, еле переставляя задеревеневшие ноги. Сел рядом. И вдруг громко, навзрыд заплакал, тяжело навалившись ей на грудь. Его слезы текли по ее лицу. Его огромное, мощное, как глыба льда тело сотрясали рыдания и странно долбили ее, маленькую, худенькую, жилистую, не знавшую многие годы мужской ласки. Но она знала горе, трудности, обиды, боль, и именно на боль этого большого, сильного человека откликнулась ее душа так, как не могла откликнуться на добрые слова, заботу и сочувствие. Именно колебания боли его души совпали с частотой ее отчаяния и, наложившись, вызвали в ней энергию резонансной частоты, пробудившую, оживившую и поднявшую ее. По телу пробежала волна-судорога, сжавшая, а потом расслабившая погибающее тело. И этот огромный, жутко болезненный импульс вернул ее к жизни. Очнувшись, некоторое время она приходила в себя, все еще не понимая, что с ней происходит. Но подсознание уже приняло извне явившийся импульс. Всплеск горьких эмоций одним ударом, одним мощным толчком встряхнул весь организм, раздробил и стряхнул с сердца заледеневшую корку. И сразу хлынули слезы. Они, тяжелые и холодные, выливались с диким рычанием, с гортанными всхлипами и рыками, потом с высокими воплями, переходящими в визг, еще бездумные, неосознаваемые, несдерживаемые. Что-то первобытно-безудержное, дикое было в ее стонах. И тут только доктор заметил, что в болезненном остервенении сжимает, чуть ли не ломает ей пальцы. Он почувствовал, что руки ее теплеют.

Два стонущих человека изливали друг другу свое горе. Два измученных тела по-звериному выли, дрожали, обуянные, соединенные одной болью, одной бедой. Потом они долго лежали молча и неподвижно. Она уже понимала, что теперь будет жить, потому что надо, потому что обязана. Кому надо? Себе? Этого вопроса она себе еще не задавала, только прислушивалась к медленно растекающемуся по телу, еле ощущаемому теплу, коликам в пальцах рук и ног, к вялой боли постепенно расслабляющей стиснутую, словно металлическими обручами грудь. Эти процессы непонятно положительно обнаруживали себя, слабо, еле заметно тикали в висках, давили в темени и в основании черепа. Они обнадеживали, но не радовали ее.

Два сильных человека, измученных горем, больнее которого не бывает, две бессознательно погибающие души уже не надеялись выжить. И вдруг, когда они измученные и обессиленные оказались рядом, их несчастья сплелись, гибнущих людей стало двое, может, поэтому они выжили.

Теперь в ее сердце уже бился маленький теплый живчик, который вынуждал кровь хоть и медленно, но пульсировать. Очнувшись, она не сомневалась, что могла бы погибнуть или свихнуться, что для нее было равносильно смерти. Это новое рождение не радовало ее, но и не пугало. Оно не помогло снять непосильный камень с опустевшей холодной души, но как бы немного сдвинуло его с области сердца, которое плохо служило своей хозяйке, потому что его створки сжимала жестокая боль, не позволявшая нормально выталкивать густую остывающую кровь. Сердце плохо работало, потому что женщина не хотела жить, она ничего не хотела, кроме своего сыночка, своего дорогого солнышка, своей планеты, своей частички космоса.

Ее сознание медленно просыпалось, оживало, принося, словно издалека, из плотного тумана приглушенные звуки и неясные картины событий трехдневной давности. Оно снова возвращало к мучительным воспоминаниям… Она усомнилась в реальности происшедшего, но Оттаивающая душа, теряя гибельную защитную оболочку, обнажала сердце, которое опять надрывалось, разрывалось от боли, но теперь продолжало сильно биться, уверенным своим ритмом требуя жить. А память, отгоняя тоскливые мысли, упорно твердила: «Мамочка, я достоин тебя. Ты моя самая любимая»…